Как говорили великие: «Специалист подобен флюсу: полнота его одностороння». Андрей Алехин — пример многостороннего таланта. Известный актер, мастер дубляжа и озвучки. Известный писатель, автор книг «Родина-тетя», «Чтобы вы знали», «Между полуночью и никогда». А с недавних пор еще и популярный кулинарный блогер, делящийся премудростями французской кухни на своем YouTube-канале. Его мнение отличается жесткостью, а оценки — прямотой и резкостью, что, как водится, многих раздражает. Но то, что раздражает, не оставляет равнодушным. А значит — стоит внимания.
В интервью creativity.ua Андрей Алехин рассказывает о призвании, ремесле, искусстве и наболевшем.
Вы известны в трех ипостасях: как актер, как писатель и как кулинарный блогер. Кем вы ощущаете себя в первую очередь?
Ощущаю я себя тем, кем являюсь в нужный момент: если пишу книгу — я точно писатель (правда, сейчас я пишу кулинарную книгу и ощущаю себя несколько двойственно). Но в целом, если честно, это нелегко — совмещать.
Где-нибудь на съемочной площадке, когда в актерской кто-то вдруг скажет: «Андрюша! Я ведь читаю ваши книги! Очень нравится, пишите ещё!» — сразу наступает такая странная тишина, как будто среди дружной команды натуристов в бане появился тайный эротоман, и его разоблачили. Актеры, конечно, с недоверием относятся к писателю на площадке — при нем играть как-то неудобно, как целоваться с женой при ее папе.
А где-нибудь среди писателей, издателей или литературных критиков во время обсуждения последних новинок Книжного Арсенала, бывает, кто-то из них вдруг выдаст: «У меня мама смотрит сериал — не помню, как называется, — так вас там вчера показывали». Становится очень, очень неудобно. Сразу снижает все твое творческое наследие до самодеятельной писанины.
Хотя с кулинарией это помогает. Если мне пишут: «Ваше тесто не подошло, маловато муки!» — я радостно сообщаю: «Я ведь не настоящий кулинар. Нам, актерам, не стоит вообще доверять тесто!». И это святая правда.
Как формировался ваш выбор профессий, увлечений и призваний? Известно, что вы перепробовали множество разных профессий. Что повлияло на ваше решение выбрать актерство и писательство?
Знаете, я бы с удовольствием выдал миллион красивых слов о том, что творчество — оно многолико, и неважно, в какой области вы творите, — его везде можно проявить… Но я лучше скажу, как есть.
Я, к сожалению, никогда не мог заниматься чем-то долго и глубоко. Я окончил консерваторию как музыкант, а университет как лингвист, я получил высшее образование в области финансов и работал бухгалтером, учителем, радио- и телеведущим, бизнесменом, переводчиком и еще Бог знает кем, но везде мне все быстро наскучивало. За серьезные области, вроде ортопедии, проектирования мостов или изучения термоядерных реакций, я, слава Богу, и не думал браться.
Я не могу сказать, что делал все спустя рукава. Напротив, во многом я достигал достойных, уважительных высот. И когда меня теперь справедливо упрекают в том, что я в известной степени распыляюсь и трачу свой талант на разнонаправленные векторы, я, конечно, демонстрирую условное возмущение и намекаю на некоторую связь между мною и титанами Возрождения, которые были, как известно, чертовски универсальны во всем, не закрепляясь подолгу на одной узко обозначенной области. Но внутренне я, разумеется, ясно понимаю, что не тяну ни на титана, ни даже на небольшого титанчика. Я, увы, гораздо ближе к Попрыгунье — той чеховской героине, которая, если помните, и музицировала, и рисовала, и лепила, а самое главное в жизни профукала.
Так что никто не даст вам гарантии, что через десяток лет (если нас не свалит очередной вирус), вы не спросите меня: «Андрей, как вам удается все совмещать? Вы ведь и драматург, и социолог, и ландшафтный дизайнер!».
Как у вас пробудилась потребность писать? Или, говоря иначе, когда вы поняли, что не можете не писать?
С писательством мне просто очень не повезло: так уж случилось, что я украинский русскоязычный писатель, а это трагично и довольно глупо. Обвинить меня в незнании государственного языка не получится: я могу предъявить университетский диплом украиниста. Кроме того, по-украински я говорю намного бойчее и правильнее большинства моих украиноязычных критиков: я несколько лет просидел в украиноязычном прямом эфире, являя собой (долой ложную скромность!) образец живой, искрящейся и к тому же литературной мовы.
Но художественные тексты я упорно пишу по-русски. Тут уж ничего не изменишь, меня можно только пристрелить или перевести. Но переводить сложно: издатели не спешат издавать меня на украинском, а заманчивые предложения российских издательств, с уверениями в том, что я бы имел в России огромный (в том числе финансовый) успех, были мною, разумеется, посланы куда подальше.
Ваш любимый жанр в литературе? Можете ли вы назвать первую пятерку Ваших любимых писателей и книг?
С любимой пятеркой писателей будет трудно. Мне вполне хватает двойки великих — Гоголя и Чехова, русскоязычных, но по происхождению вполне себе украинских, как сейчас принято говорить, «авторов текстов». Их наследие — это совершенно полная Вселенная, в которой можно найти все, что нужно для жизни и гораздо больше.
Западная литература — это широкоформатный экран: от Лукиана до Ремарка. Новомодные авторы меня иногда откровенно пугают, а мрачные северяне, вроде Толстого или Достоевского, гнетут. Перед их талантом принято поклоняться, и я нехотя поклоняюсь, но это что-то вроде массового преклонения перед Высоцким: все побежали, и я побежал.
А вот в актерском плане мне очень повезло, и не в смысле мелькания в сериалах: мы все знаем, что это такое — наши сериалы. Мне повезло чудом пробраться в озвучку и дубляж — а это уже совсем другая история.
Сериалы, вроде таких, как «Пуля для олигарха», «Ментовская овчарка» или «Прачка из Пятихаток», это, конечно, для кого-то очень мило и весело. Но мне довелось дублировать (то есть фактически играть вместе с ними!) и Аль Пачино, и Де Ниро, и Малковича, и Бандераса, и Джонни Деппа. Все они (и не только они) говорили моим голосом. Заявляю об этом не для того, чтобы похвастаться, а потому, что это большое счастье.
Ты можешь быть большим, великим актером, но играть всю жизнь маленькие, плоские роли под руководством недалекого режиссера по сценариям бесталанного драматурга. Так нередко бывает. А здесь — это высочайший, мировой уровень, и ты не просто к нему прикасаешься, ты можешь весь свой талант проявить именно на нем, на этом уровне.
Между актерами сцены и дубляжа длится нескончаемый спор: они презрительно заявляют, что у нас играют только язык и связки. А мы, в свою очередь (и не без оснований) указываем на традиционно невысокий уровень постановок в Украине, в которых им приходится «блистать».
Вы представляете, как это — играть рядом с Аль Пачино? А играть Аль Пачино? А я представляю.
Вы представляете, как это — играть рядом с Аль Пачино? А играть Аль Пачино? А я представляю.
Тогда продолжим о высоком. Культура страны сейчас рассматривается как совокупность креативных индустрий. Как вы считаете, может ли культура быть самоокупаемой? Что нужно сделать, чтобы она стала таковой?
Я не верю в самоокупаемость культуры, она в любом случае требует поддержки и даже цензуры, особенно в нашем, подчас ощутимо средневековом обществе.
Но культура — понятие гораздо более широкое, чем просто книжки, концерты, театры и музеи. Культура — это все, что делает, условно говоря, из Илиады Одиссею. Из природных, физических условий возникает нечто, созданное человеческим разумом и сердцем; это та пресловутая Божья искра, которая позволила нам в известном смысле возвыситься над природой.
Говоря о нашей стране, наша задача, насколько это мне видится, — начать вот эту постепенную, но неостановимую инкрустацию Украины в мировое культурное сообщество, из которого нас так несправедливо и надолго извлекли. Мы должны вновь стать неотъемлемой частью мировой культуры, и не на уровне «бабушка Лео Ди Каприо была из Украины» или «Серж Лифарь — на самом деле киевлянин», а в самом демократическом, широком смысле.
Наша задача, насколько это мне видится, — начать вот эту постепенную, но неостановимую инкрустацию Украины в мировое культурное сообщество, из которого нас так несправедливо и надолго извлекли.
К сожалению, ложно понимаемый патриотизм очень нам в этом мешает. Мы до сих пор идем по пути пресловутой Ганны Герман, которая высказывалась в том духе, что мы Европе интересны именно своим неповторимым хуторянством.
Вот эта доставшаяся нам от российской метрополии привычка без конца повторять идиотские мантры о нашей уникальности, великой самоценности и исключительности, этот рефлекс повсюду искать оскорбительные нам намеки на «меншовартість», если прямо указать на нашу отсталость и массовую необразованность, — это нам здорово мешает.
Привычка без конца повторять идиотские мантры о нашей уникальности, великой самоценности и исключительности, этот рефлекс повсюду искать оскорбительные нам намеки на «меншовартість» — это нам здорово мешает.
Начать хорошо бы с честного определения себя на культурной карте мира — где мы? Кому мы действительно интересны? Чем?
Очень обидно, когда наши деятели культуры, побывав в далеких гребенях и встретившись там с украинской диаспорой, возвращаются глубоко убежденные в том, что: «нас все любят», «мы — особенные». Хотя Украина (печально, но факт) на культурной карте мира является глубокой периферией. И хорошо бы это для начала признать: это сильно бы приблизило нас к выздоровлению и прогрессу. Хорошо бы из теплых залов встреч с диаспорой выйти на шумные улицы Торонто или Сиднея и поговорить об Украине с простым местным населением, которому мы и наша культура глубоко до фени.
Да, это правда, очень тяжело посмотреть на себя со стороны и увидеть вещи такими, какие они есть. Это точно так же, как человек на селфи всегда выглядит намного лучше, чем на случайных фотографиях друзей: увидев такие, всегда в ужасе хочется крикнуть: «Удали немедленно!».
Привычка измерять наши культурные достижения только нашими же, внутренними отечественными мерками, доставшаяся нам от советских времен, — отвратительна. Как только начинаешь оперировать мировыми критериями, все тут же скукоживается: почти никто в мире, увы, не знает Лесю Украинку.
Шекспира знают, Бальзака знают, Хемингуэя знают, а Лесю — нет. И нечего тут сразу наливаться кровью и кричать про меншовартість: Леся в принципе не виновата в том, что мы самовлюбленные идиоты.
У нас принято предъявлять человечеству Сикорского или королеву Анну Ярославну, но в мире относительно немного народа знает, кто это — Сикорский, а выдающихся французских королев также было немало в истории, причем не только в самой Франции. Французы и прочие вам назовут королеву Марго, Екатерину Медичи, Элеонору Аквитанскую или Анну Австрийскую — ту, что с подвесками. А вот Анну Ярославну, которой у нас принято оперировать, как последним доводом королей, даже среди французов мало кто вспомнит. И нечего тут наживаться на бедной дочери Ярослава: это только по нашей, местной версии она принесла диким французам Библию, свет и подпись чернилами.
На самом деле есть гораздо больше культурных точек соприкосновения, которые связывают нас с Европой. На них и надо делать ставку: оказывается, это тоже Украина, только вы этого не знали.
Mazeppa — одно из знаковых понятий европейской культуры, наравне с Ivanhoe, но никому в Европе в голову не приходит считать его украинским, и это плохо. Нам бы заявить на него права, назвать Бориспольское летовище «Airport Mazeppa» — но нет. А если даже и назвать — мы опять повесим кругом опереточные булавы и доведем весь мир до сонного одурения своим высокочастотным бормотанием: гетьман, Батурин, Полтавская битва, письмо турецкому султану… Тут нужно совсем другое, а не осточертевшие мантры о нашей уникальной национальной доле, особенной доблести, самых красивых девушках, самой милозвучной мове, самой красочной валюте…
Это ужасно — наша уверенность, что мы-то ого-го! Других таких не найти! Это у нас от россиян: те ведь тоже уверены в своей уникальности: их, видите ли, «аршином общим не измерить», или как там…
Для всех за пределами Украины Шевченко — прежде всего футболист, а не великий Кобзарь, как ни обидно. Пора выйти из дорогого сердцу хутора в общий мир — это некомфортно, но полезно. Вы начнете быть миру интересны, только если станете частью его. Если оскорбиться и ждать, пока мир вас вдруг разглядит, ахнет, всплеснет руками и, наконец, оценит — можно сразу вешаться. Поговорите с сотнями моих коллег-актеров о такой практике, особенно с пожилыми и нищими. Они вам многое на этот счет поведают и будут правы.
Вы начнете быть миру интересны, только если станете частью его. Если оскорбиться и ждать, пока мир вас вдруг разглядит, ахнет, всплеснет руками и, наконец, оценит — можно сразу вешаться.
В этом смысле одна добротная песенка группы «Казка» сделала для украинской культуры в тысячу раз больше, чем все многолетнее шароварное творчество всяких «народных коллективов», которое столетиями представляет нашу несчастную культуру стареющей украинской диаспоре всех стран. Больше это никому не интересно. И слава Богу.
Поэтому именно сейчас, во времена стартапов и международных проектов на неанглийском английском, Украина может критически вырваться вперед: для этого все имеется. Тут мы в тех же условиях, что и остальной мир: нам и карты в руки. Но любое наше культурное достижение немедленно перенесите не на киевский, а на всепланетный уровень — и тогда увидите его истинную ценность. Смотрите за границы, за периметр — там, там наше признание.
Поэтому именно сейчас, во времена стартапов и международных проектов на неанглийском английском, Украина может критически вырваться вперед: для этого все имеется.
Как вы оцениваете состояние кино и театра в сегодняшней Украине? Что, по вашему мнению, нужно сделать для того, чтобы поднять уровень этих искусств?
Театра я не люблю: советский давно уж мертв. Все эти Академические, с народными артистами, имени какого-нибудь «письменника» — это живой труп, поддерживаемый сложной системой подпорок и вливаний.
А современный театр мне и подавно не мил. Все эти наспех сколоченные антрепризы для добывания денег артистам: два стула реквизита, пустая сцена — и звезда со звездою говорит! Я когда-то увидел афишу спектакля «Анна Каренина». Они играют «Анну Каренину» за час с небольшим; актеров пять человек или около того. Самое дорогое — платье Анны, наверняка Андрэ Тан самовыражался. Так можно и по два спектакля в день давать: совхозная усадьба в одном селе и Дом культуры в другом. Люди придут смотреть только ради того, чтоб такое чудо-платье увидеть. Интересно, как у них там поезд выезжает.
Ну, а если современный театр берется за нетленную украинскую классику — вообще хоть святых выноси! Все у них непременно в новом, шокирующем прочтении — или все герои на самокатах, или Маруся — жертва буллинга, или Голохвастов — гей и голый. Сидишь и уже не соображаешь, зачем ты сюда попал, и как быть дальше.
А кино… Принято писать: украинское кино переживает период подъема! Ну, переживает — и прекрасно. Но под словом «подъем» я подразумеваю только международный успех. А тут у нас лишь «Племя» и, по большому счету, все.
Нас в кино качает, как маятник. От исторических, как правило, принципиально трагичных и примерно одинаковых картин (как было еще несколько лет назад) до нынешних откровенно КВНовских фарсов (как теперь). Согласитесь, «Скажене весілля» — все-таки не совсем кино. Это, скорее, театральный капустник, в стиле «Оля Полякова». Середины практически нет: как в политике, так и в головах.
Мы — люди высоких страстей. Континентальный климат диктует: зимой до минус тридцати, летом до плюс сорока. Но кино и вправду развивается, только очень медленно и бедно. К тому же идиотская система господдержки понравившихся комиссии проектов, так называемый «питчинг», как по мне, манифест глупости. В стране, которая во всем мире стала символом коррупции, кучка старцев-деятелей решает, кому дать денег! Это просто какой-то коррупционный манифест.
Если уж хотите кому-то давать денег на конкурсной основе, приглашайте из-за бугра независимых и уважаемых экспертов. Платите почасово голливудским академикам, которым дорога их репутация, — пусть решают они. И тогда украинский кинематограф уже через десятилетие станет одним из самых известных в киномире.
Если уж хотите кому-то давать денег на конкурсной основе, приглашайте из-за бугра независимых и уважаемых экспертов. Платите почасово голливудским академикам, которым дорога их репутация, — пусть решают они.
А что касается телевидения, то, словно подтверждая мои слова, миру (миру, а не только России) гораздо интереснее оказались экзотические для него костюмные переживания нашего высшего света, чем какие-нибудь лубочные зарисовки из жизни героических козаков. Которые, если честно, были именно теми, кем их видит весь мир, кроме нас: отличными профессионалами-наемниками, служившими попеременно то русскому царю, то польскому королю, то турецкому султану. И стыдиться этого нечего: немцы не стыдятся своих ландскнехтов и рейтаров, а швейцарцы — своих гвардейцев, которые кому только не служили. Если не делать из козаков до отвращения идеальных истуканов — это было бы живой и благодарной темой для нашего кино.
Немного остановимся на самом вкусном. Как возникло увлечение кулинарией, желание экспериментировать? А как появилось желание делиться своим вкусным опытом с другими? Как возникла идея кулинарного блога?
Кулинария появилась случайно: французская приятельница готовила мясо, которое я страшно любил, я сфотографировал процесс, как теперь говорят, «пошагово» и выложил в Facebook — со своими комментариями.
Успех оказался феноменальным.
Именно тогда я вдруг подумал, что было бы правильно познакомить соотечественников с тем, как питаются французы — не в ресторанах, а именно дома. Потому что французский феномен: нелюбовь к спорту, жирная, сытная кухня — сливки, картошка, сыр, мясо, плюс постоянный алкоголь — почему-то дает удивительный результат: стройную, здоровую и долгоживущую нацию.
Но постоянно делать пошаговые рецепты с фотографиями не будешь: у всех теперь есть возможность снимать именно видео. Так постепенно и появился кулинарный канал на YouTube: я не планировал становиться фудблогером, это было просто веселое хобби — где я, а где кулинария.
Однако почему-то дело пошло, и теперь одно из украинских издательств даже заказало мне книжку о французской кухне. Я назову ее «Почему французы не толстеют».
Как вы относитесь к повсеместному проникновению высоких технологий в нашу жизнь? Может ли, по вашему мнению, искусственный интеллект заменить человека в таких творческих сферах, как литература или кулинария?
Знаете, я сторонник той мрачной конспирологической теории, согласно которой гаджеты и соцсети если и не погубили демократию и цивилизацию, то притормозили ее развитие на сотни лет.
Человечеству не нужно теперь напрягаться, разыскивать факты, сопоставлять, мыслить, ориентироваться, искать истину — есть Google, Википедия и GPS. Нужно только зайти в инет и впитать информацию.
Я всерьез опасаюсь того, что человечество деградирует. По крайней мере в тех областях, в которых я являюсь дипломированным специалистом, я ясно вижу — и преподаватели, и ученики за последние 15-20 лет сильно сдали в знаниях. И это не пустое брюзжание старпера, это факты, которые я фиксирую, увы, тщательно и объективно.
Более того, писать безграмотно нынче, например, совершенно не зазорно. В дни моей молодости этого стыдились даже пэтэушники и поэтому старались лишний раз ничего не писать. Сейчас все пишут много, публично, безграмотно и легко: это НОРМАЛЬНО :). Более того, когда безграмотно пишут чиновники, в том числе и самого высокого уровня и даже учителя во главе с министром образования — любое замечание на этот счет вызывает гиперагрессивную реакцию: «Имею право на ошибку!». Если честно, ничего за душой они не имеют, кроме вот этой гиперагрессивности по отношению к более образованным и умным.
Студенты теперь не стесняются разговаривать самым вульгарным суржиком — сегодня это тоже нормально. Но суржик хорош в художественном смысле: когда им пользуется кто-то, кто украинским языком владеет блестяще. Вспомните шедевры Леся Подервянского или Татуси Бо. Но сам по себе суржик — уродливое дитя десятилетий насильственной или ползучей русификации, а теперь он считается нормальным, обычным языком студенчества. Скажите, что я старый брюзга. Скажите, что это нормально.
Никто больше не читает умных лонгридов-простыней. Любой СММщик вам объяснит — людям нужны короткие и простые, как спички, предложения, желательно с инфографикой, чтобы дошло до самых тупых. Мы стремительно движемся назад к пиктограммам. Тупеют даже смышленые. И очень быстро. А социальные сети окончательно погубили демократию.
Когда-то я написал Питеру Гринуэю несколько восхищенных строк по поводу его фильма, и он мне, представьте, ответил. Мы даже немного поговорили об искусстве. Как бы на равных. Меня тогда это поразило: где я, а где Гринуэй. Но эта мнимая близость дает отчетливое ощущение собственной значимости. Миллионы, сотни миллионов людей, не умеющих анализировать, сопоставлять факты, искать информацию, почувствовали себя совершенно равными самым выдающимся персонам. Результат вы видите.
Нырните в интернет — и на вас свалится тонна фейков, манипуляций, фишинга. Вы перед этим бессильны: никто не устоит. Но право при этом голосовать у вас никто не отнимал. Вы читаете то, что вам приготовили интернет-технологи, а потом идете и голосуете: это демократия. Исказить результаты выборов даже в самой демократической стране, заранее организовав в интернете соответствующую кампанию, — легче легкого: посмотрите на США.
В годы моей молодости экспертом обычно выступал нудный и лысый, но компетентный дяденька в костюме с галстуком. Сейчас никто бы не стал его слушать, ведущая бы удалила его из эфира через десять минут: рейтинг падает! Кто будет такое смотреть? Людям нужны другие. Те, кто ярче, доступнее, короче (желательно с инфографикой) продадут вам свою мысль — те и выиграли.
В лидеры выбиваются не лучшие, а именно такие: инфографика побеждает. Посмотрите на самых ярких популистов — Борис Джонсон или Трамп (можно продолжить). Они обаяли свои нации отнюдь не качествами государственного деятеля: сработали визуальные и аудиорецепторы. Эра популизма не наступила просто так: ее подстегнули гаджеты и соцсети, потому что именно здесь такое ценится превыше всего. Недалекие люди восхищаются яркими персонами. Украина здесь в мировом тренде.
Французам несказанно повезло, что умница Макрон оказался еще и симпатягой: Марин Ле Пен отнюдь не выглядела, как кинодива. Поэтому французы (которые к популизму как раз ближе остальной Европы) проголосовали именно за него: сработали визуальные и аудиорецепторы.
Популисты теперь у власти и в Италии, и в Греции, и в Великобритании, и в Америке, в Польше, Чехии, Венгрии и Болгарии. Турция все быстрее скатывается в компанию диктатур России и Ирана — все это не возникло просто так.
Популизм — прекрасная находка соцсетей. Он предлагает простые решения, и в этом его сила. Посмотрите, как ведутся на рекламные завлекухи для слабоумных, вроде такой: «Все проблемы исчезнут — возьмите только простой, копеечный, в каждой аптеке!!!…». Нам навязывают простые, примитивные решения. Вместо борьбы с коррупцией — изберите вымышленного персонажа, вместо борьбы за права женщин — разрешите в трудовой книжке писать не «филолог», а «филологиня». И все сразу волшебно изменится к лучшему.
Популизм — прекрасная находка соцсетей. Он предлагает простые решения, и в этом его сила.
Человечество оказалось не готовым к Джобсу и Цукербергу, вот что я думаю. Гаджеты обогнали наше сознание. Очень надеюсь, что это только временное торможение, что мы подтянемся. Но вы же видите: не самая жуткая пандемия легко поставила человечество почти на грань краха. ВОЗ оказалась сборищем перепуганных любителей, правительства руководствовались яркими знаниями из соцсетей, а не нудными лонгридами из старых учебников без инфографики. И оказалось, цивилизация — хрупкая вещь: тысячелетиями люди старались, клали жизни, а вот — инфографика все погубила. Обидно.
К тому же благодаря соцсетями практически утрачена традиция полемики. Сейчас споры ведутся по-фейсбучьи: «Бред!», «Автор — дебил!», «Сам понял, чо написал?! Учи матчасть!!!». Если почитать дискуссии в комментариях, очень быстро уясняешь, что никто никого не слушает, даже не пытается понять, все упрямо гнут свое. Теперь это нормально даже в науке.
Я не паникер-апокалиптик, я певец печали и горькой правды, и спорить тут не о чем. Вы можете фыркать: старпер брюзжит, но никто не даст вам гарантии, что через пятьсот лет, разбирая период этого планетарного упадка интеллекта, с моих записей не отряхнут пыль и не скажут: вот, а он говорил!
Хорошо, если это будут земные историки, а не инопланетяне…
Последний вопрос – традиционный. Как проходит обычный будний день актера/писателя/блогера Андрея Алехина?
День мой бывает разным: я фрилансер по вызову. Иногда я успеваю с утра похохотать доктором Келсо на 1+1, потом переместиться в озвучку ток-шоу «Интера» украинским языком, после обеда блеснуть в переводе каких-нибудь экстрасенсов на СТБ, а вечером успеть озвучить пару полицейских серий для канала «Украина».
Иногда я снимаюсь в фильмах или сериалах — и об этом было бы отдельное и очень веселое интервью. А чаще всего меня ждет работа на дубляже. Это всегда интрига, лотерея: кто я сегодня — Эркюль Пуаро, снеговичок Олаф или Смерть?
А иногда это, наоборот, съемки дома для блога. И витают в воздухе ароматы катрекара, франжипана или пан-пердю. Но это уже совсем другая история.
Десятки моих бывших коллег-блогеров успешно монетизировались — и хорошо, если только с условной потерей порядочности. Многие из них теперь проявили свои самые отвратительные, самые низкие людские внутренности. Бог пощадил меня: я неплохо зарабатываю и избегаю монетизации. И потому кучу входящих предложений я отклонил: какие-то мягко-вежливо, а какие-то с использованием самого отборного мата (это я тоже умею).
Вот, собственно, и все.
Вопросы задавал Алексей Фурман
Читайте также интервью с главным режиссером иммерсивного театра uzahvati Полиной Бараниченко.
